Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий

Лицо показалось знакомым. Человек с плоским кейсом в руке направлялся к стоянке автомашин. Подобные совпадения случаются, хотя и очень редко. Но — случаются.

«Никак майор Пинт?» — удивился Иван Григорьевич. Ошибиться он не мог, так как пять лет назад видел этого офицера в Исследовательском центре Пентагона. Пинт был один из многих разработчиков «тихого оружия». Что это за оружие, знали только в Пентагоне и, соответственно, в Конгрессе. Конгресс был заказчиком.

В Москву уже поступала информация о ходе работ над этим оружием. Комитет госбезопасности знакомил членов политбюро с первыми результатами опытов. До сих пор «тихое оружие» испытывалось в Центральной Африке, на племенах конголезских джунглей, там, где начинали испытывать выведенный в лабораторных условиях вирус СПИДа. Проводили опыты офицеры этого Исследовательского центра.

В Прикордонном майор Пинт не мог оказаться случайно. Он приехал этим же московским, что и Коваль. Его багаж — два тяжелых кожаных чемодана — катил на тележке солдат Национальной гвардии. Значит, майор подсел в Киеве, предположил Иван Григорьевич. Чемоданы солдат загрузил в черную «тойоту». Несомненно, «тойота» принадлежала какой-то инофирме.

«Из Африки — на Украину». Появление Пинта в приднепровском городе встревожило старого разведчика, как может встревожить точная дата начала войны. «Тихое оружие» — об этом Иван Григорьевич сообщал в своих донесениях — оставляет людей без потомства.

«Тойота» вырулила на магистраль, скрылась за поворотом. Иван Григорьевич постоял раздумывая. О спокойной старости уже не могло быть и речи.

Глава 3

С трепетным чувством Иван Григорьевич пересек Привокзальную площадь. Сердце учащенно билось, а внутренний голос словно шептал: «Вот и свиделся с родиной». Свиделся… В родном городе идти было не к кому.

Мысль — устроиться в гостинице — сразу же отпала. Бывший связник подполковник Зинченко наставлял: «Хочешь быть незаметным — избегай гостиниц. Ночлег находи у людей, которые тебе приглянулись». У него на этот счет глаз отменный, людей выбирал, как правило, на рынках. Ему было достаточно услышать хотя бы одну фразу, чтоб убедиться, кто тебя приютит, а кто нет. В большинстве случаев пускает на ночлег тот, кто нуждается в деньгах.

Следуя правилам своего бывшего связника, Иван Григорьевич направился на центральный рынок.

Над городом ВПК висело огромное белесое сентябрьское небо. От великой реки, покрытой дымкой, тянуло влажным холодом. С каштанов облетала пожелтевшая листва, засыпала разбитые тротуары. Тощие бродячие собаки копались в кучах мусора. Мусор был повсюду, как будто город никогда не убирали.

Город был тот и не тот. За сорок лет изменился, постарел. Главная улица, в прошлом проспект имени Ленина, уже называлась бульваром Незалежности. Вдоль бульвара, под сенью высоких ветвистых кленов, тянулись приземистые облупленные трехэтажки. В них, насколько помнится, жили заводские итээровцы. В глубине дворов еще сохранились выкрашенные в бордовый колер одноэтажные с печными трубами коттеджи. Строили их военнопленные. В этих коттеджах жили руководители города и директора «почтовых ящиков».

Сравнительно новым оказался четырехэтажный дом с широкими окнами и широким с добрый десяток ступенек подъездом. Перед домом стоял вылитый из белого металла памятник Ленину. «Видимо, раньше здесь был горком партии», — предположил Иван Григорьевич. Над этим, самым высоким домом бульвара Незалежности, слабый ветер, тянувший с Днепра, лениво шевелил серое полотнище. Не трудно было догадаться, что желто-голубой колер выжгло горячее летнее солнце.

В бывшем здании горкома партии, объяснили Ивану Григорьевичу, помещалась мэрия.

Центральный рынок, как и сорок лет назад, был рядом с троллейбусным парком. Троллейбусы не ходили: линии были обесточены. Поэтому территория рынка начиналась уже в троллейбусном парке: челноки-коммерсанты приспособили вагоны под ларьки, а чтоб товар не разворовывали, окна забили стальными листами. На самом же рынке торговали с рук, но и здесь были ларьки — прямо на землю поставлены контейнеры для морских перевозок. Ларьки принадлежали кавказцам, малорослым, смуглым до черноты жилистым джигитам. За прилавками стояли молодые полнотелые украинки в кожаных куртках. Товар был из Турции. Бойкие на язык продавщицы зазывали покупателей. Одна такая зацепила Ивана Григорьевича:

— Ей, мужчина! Тебе подойдет итальянская куртка.

— Грошэй нэма, — ответил Иван Григорьевич по-украински.

— Во быдло! А глядит по сторонам, будто с доллярами.

По акценту — своя, прикордонная. За все годы, сколько он помнит себя, быдлом его еще не обзывали. На молодую грудастую землячку обиды не было. Сбой произошел, как он считал, где-то на вершине власти. А этой девахе, которая ему во внучки годится, не скажешь, что до быдла он еще не дошел, что в сейфе КГБ — до разгона этой фирмы — хранились его награды: два ордена Красного Знамени. Своих орденов он так и не видел, как и не видел своего партбилета. Однажды ему на глаза попался снимок в журнале «Веркунде»: коридор Управления госбезопасности СССР, на полу — груда документов, и среди них — как гласила подпись — партбилеты чекистов, работавших нелегалами. Западные журналисты вытирали о них ноги.

На толкучке Ивану Григорьевичу сразу же повезло. Пожилая светловолосая женщина — с виду то ли врач, то ли библиотекарь — продавала школьные учебники, Иван Григорьевич опустил на асфальт дорожную сумку, наугад взял книжку. Это был учебник по математике для шестого класса. Вслух прочитал:

— Нурк Энн Рихардович, Тельгмаа Аксель Эдуардович. — Этих авторов он знал по их научным работам. — Вы библиотекарь?

— Учительница. А книжки моего сына.

— Он еще учится?

— Работает. В Уренгое. Может, слышали? — Женщина, встретив собеседника, разговорилась. Вот уже полгода от сына никаких известей. Она и писала, и телеграмму давала.

— Уренгой в другом государстве, — говорила она. — Письма идут месяцами, да и дорого их посылать. А у меня кроме безработного мужа на руках еще младший сын. Хотя он и на казенном обеспечении, но какое оно в интернате? У мальчика что-то с головкой случилось.

Женщина рассказывала о своем горе и словно забыла, что она вышла на рынок продать учебники старшего сына.

— Вы младшего врачам показывали? — участливо спросил Иван Григорьевич.

— Смотрели в нашей больнице, — ответила та, понижая голос до шепота: — А чтоб показать знающему специалисту, нужны деньги. А где они у школьного преподавателя?

— Вы что преподаете?

— Химию.

— Тогда мы немного коллеги, — улыбнулся Иван Григорьевич. — В институте, где я учился, химия была моим любимым предметом.

— Вы, как я понимаю, врач?

— Что-то в этом роде. Если найдете нужным, посмотрю вашего сына.

По изможденному лицу женщины словно пробежал солнечный зайчик. Она подняла глаза, они, голубые-голубые, вдруг словно помолодели.

— Правда?

— Постараюсь определить, — уточнил Иван Григорьевич.

— Есть ли надежда на выздоровление?

— Если та болезнь, о которой я догадываюсь, то есть.

— А где вас найти?

— Нигде. Я сегодня утром с поезда. И с